© Север Г. М., 2006
VIII
У Горация есть два «непристойных» эпода, о которых известно меньше, чем об остальных пятнадцати. В этом следует «винить» переводчиков и издателей. Первые их не переводили, вторые (если первые все-таки переводили) их не публиковали. Это — эподы VIII и XII, которые последние два века выпускались даже из латинских собраний.
По многим комментариям представляется, что и переводчиков и издателей смущало не содержание текстов — в большей степени вопрос как такой кристальный возвышенный классик мог до подобного «опуститься». (Возможно, когда Квинтилиан замечал, что некоторые тексты Горация комментировать бы не хотел, то имел в виду именно два этих Эпода.) В этом отношении уместно привести известный анекдот из жизни Диогена Синопского. Однажды Диоген в ответ на упреки, что слоняется по злачным местам, отозвался: «Солнце тоже светит в помойные ямы, но от этого не оскверняется». То, каким образом Гораций обращается к подобному материалу, только подчеркивает его кристальность и возвышенность.
У Горация каждый образ имеет минимум две интерпретации: одна — персонально-инвективная, вторая социально-психологическая. (В текстах, имеющих конкретного адресата, присутствует третья — историческая в контексте современных Горацию событий.)
Rogare longo putidam te saeculo,
viris quid enervet meas,
cum sit tibi dens ater et rugis vetus
frontem senectus exaret
hietque turpis inter aridas natis
podex velut crudae bovis.
Sed incitat me pectus et mammae putres,
equina quales ubera,
venterque mollis et femur tumentibus
exile suris additum.
Esto beata, funus atque imagines
ducant triumphales tuum
nec sit marita quae rotundioribus
onusta bacis ambulet.
Quid, quod libelli Stoici inter Sericos
iacere pulvillos amant:
inlitterati num minus nervi rigent
minusve languet fascinum?
Quod ut superbo provoces ab inguine,
ore adlaborandum est tibi.
Спросить тебя — с чего же, вонь столетняя,
ослаб я так? Когда в твоем
один чернеет зуб во рту, старушечий
иззубрен лоб морщинами,
зияет раной гнусной зад иссушенный,
коровий, кровоточащий?
Но жжет и дразнит все же грудь, обвисшая
как вымя лошадиное,
живот твой дряблый, бедра над распухшими
ногами сухомясые.
Блаженна будь! Умрешь, потащат вслед тебе
картинки триумфальные.
Гулять жена не будет где-то верная
в таких вокруг жемчужинах.
И стоиков книжонки на подушечках
атласных любят нежиться.
Не меньше неуч-член стоит неграмотный,
иссякнет так же консульский —
его, чтоб оторвать от чрева чванного,
трудить придется ртом тебе.
Начало второй части (ст.
12. Картинки триумфальные. Речь идет об imagines, восковых масках предков. Эти маски либо проносились на похоронах за умершим, либо надевались на лица родственниками, идущими в похоронной процессии за умершим. Чем больше было предков, тем знатнее считался род и, соответственно, умерший. (Ср. поговорку «imagines non habere», не иметь изображений предков, т.е. быть незнатного рода, простого происхождения.) У Горация эти imagines — triumphales, т.е. какие-то предки старухи были триумфаторами; это характеризует род как прославленный. Этой и дальнейшими деталями Гораций намекает на вполне определенное лицо. Для его круга приведенных намеков для идентификации адресата, очевидно, было достаточно. Античные комментаторы много спорят, кем именно могла быть старуха. Однако чтобы ее «размаскировать», об окружении молодого Горация (Эподы — его ранние произведения) нужно знать гораздо больше.
15. И стоиков книжонки. Намек на образованность старухи (в большей степени, очевидно, на претензию на образованность). Греческий стоицизм (Древняя и Средняя стоя) во время Горация был очень модным; старуха, как представитель высшего класса, должна была в нем разбираться.
XII
Второй эпод, XII, представляет больший интерес как собственно стихотворение, чем как возможный образец Горациевой «непристойности». Эподы являются началом поэтического эксперимента Горация по созданию латинской силлабометрики. Силлабо-метрические стихи возникли в
В оде III XXX Гораций подчеркивает, что своей главной заслугой считает адаптацию эолийской силлабометрики в латинской поэзии. Гордость Горация легко понять представляя, насколько сложно это было сделать — в частности с таким непревзойденным метрическим мастерством, которым отличается силлабометрика Горация. Эолийские лирики (Алкей и Сапфо) являлись для Горация неизменным содержательным и техническим образцом. И («увы!» — как постоянно подчеркивает поэт) недостижимым идеалом. Как представляется, уже в «Эподах», на раннем этапе эксперимента, поэт столкнулся с серьезными ограничениями. Эти ограничения накладывает морфонология латинского языка на применение такой системы стихосложения.
Гораций (который знал греческий так хорошо, что писал на нем стихи) ставит родную латынь в самое невыгодное положение. По текстам Горация разбросаны референции на превосходство греческого языка как языка поэзии над латинским. (Превознесение греческих поэтов над латинскими у Горация явно и программно). По его мнению (с которым, очевидно, сегодня следует согласиться) латынь непригодна для полноценной, «настоящей» поэзии. В ней нет для этого средств naturā — по природе. Подобные референции, как правило, проводятся посредством сравнения двух образов, один из которых представляет поэзию греческую, другой — латинскую. Сравнение, разумеется, всегда в уничтожающую пользу первого.
Эпод XII, единственный в сборнике, написан не ямбическим, но дактилическим размером — Алкмановой строфой. Тем самым отступает от формы традиционной Архилоховой ямбической инвективы. Этот факт и собственно образное содержание ставят Эпод в ряд программных аллегорий. Это аллегории, которыми Гораций выражает убеждение о непригодности латинского языка для «настоящей» поэзии — обреченности его на бесперспективное подражание высоким греческим образцам.
В Эподе речь идет о некой старухе, которая преследует молодого поэта любовными посланиями, укоряет в бессилии и упрекает за холодность. При этом укоряет одним из своих любовников-греков, намного превосходящим поэта в мужской силе. Образ старухи интерпретируется как образ латинского языка, в отношении которого Гораций не испытывает «возбуждения» и от которого бежит прочь. (Воплощение языка в старухе очень образно, т.к. в латинском слово «язык» — женского рода, lingua). Он не в состоянии создать подлинный поэтический образ его средствами.
Образ Инахии, с которой у поэта «все получается», интерпретируется как образ греческого языка. (Инахия, девушка с греческим именем, — возможно та самая, о которой идет речь в Эподе XI, 6.) По мнению поэта это единственный язык, способный быть подлинным поэтическим инструментом. Образ любовника-грека, без затруднений овладевающего старухой, — как образ греческого поэта; в сравнении с ним поэт-латинянин (автор) терпит безнадежное поражение. Гораций рисует картину поэтической беспомощности своего языка; при этом он отмечает, что эта беспомощность исходит из его природных свойств, которые преодолеть невозможно.
Quid tibi vis, mulier nigris dignissima barris?
Munera quid mihi quidve tabellas
mittis nec firmo iuveni neque naris obesae?
Namque sagacius unus odoror,
polypus an gravis hirsutis cubet hircus in alis,
quam canis acer ubi lateat sus.
Qui sudor vietis et quam malus undique membris
crescit odor, cum pene soluto
indomitam properat rabiem sedare neque illi
iam manet umida creta colorque
stercore fucatus crocodili iamque subando
tenta cubilia tectaque rumpit,
vel mea cum saevis agitat fastidia verbis:
«Inachia langues minus ac me;
Inachiam ter nocte potes, mihi semper ad unum
mollis opus. Pereat male quae te
Lesbia! Quaerenti taurum monstravit inertem,
cum mihi Cous adesset Amyntas,
cuius in indomito constantior inguine nervus
quam nova collibus arbor inhaeret.
Muricibus Tyriis iteratae vellera lanae
cui properabantur? Tibi nempe,
ne foret aequalis inter conviva, magis quem
diligeret mulier sua quam te.
O ego non felix, quam tu fugis, ut pavet acris
agna lupos capreaeque leones».
Что тебе, негру-слону напарница, женщина, нужно?
Шлешь ты зачем мне записки, подарки —
я не мальчишка крутой, не хрен тугоносый как будто?
Метче я чую полипа в подмышках
вонь волосатых — козла, погано смердящего словно, —
пес чем сечет где кабан затаился...
Дряхлое вонью какой и слякотью гадкой польется
тело, мой член оседлает едва лишь
вянущий, в диком свою экстазе, в сраженье свирепом
похоть стремясь утолить — протекает
белая глина со щек крокодиловым калом, кончает —
все покрывала дерет на постели...
Раной терзают мою брезгливость свирепые речи:
«Сделать Инахию ты не устанешь,
трижды сумеешь за ночь, со мной же разок повозился —
тут же упал у тебя! Чтоб ты сдохла,
Лесбия! Думала — будет быком, приводит кастрата!
Был у меня как-то косец Аминтас:
член нерушимо такой растет в необузданном чреве —
крепче, чем свежее дерево в скалах!
Вот тонкорунная шерсть, покрашена в тирийский пурпур
дважды! Тебе ведь везли-торопились —
ни про кого за столом не думалось чтобы подруге,
будто избранник тебя превосходней...
Горе мне, горе! Бежишь в ужасном ты страхе, как волка
агнец боится и льва бежит серна!»
В начале с грубой откровенностью (в которой читается отвращение к самому себе) перечисляются физиологические подробности встреч (
2. Я не мальчишка крутой. Акрон: «Потому что мальчики часто сходятся с отвратительными старухами, когда пыл молодости становится непереносим».
4. Πολύπους — кожное заболевание, мокнущая опухоль (откуда второе значение слова — мокрица).
11. Белая глина. Creta. Мел; обработанная белая глина. Использовалась для изготовления косметических белил. Аналог современной пудры; описывается «текущая пудра».
11. Крокодиловым калом. Stercus crocodili. Мазь из крокодилового кала использовалась для изготовления косметических белил.
15. Ἰνᾰχίη, см. «Эподы» XI, 6.
18. Кос — остров в Эгейском море, у побережья Карии. С островом ассоциируются два знаменитейших произведения искусства древнего мира: 1) Афродита Косская (статуя Праксителя); 2) Венера Косская (картина Апеллеса, изображавшая Венеру, выходящую из морской воды). Эпитет «косский», «с Коса» значит «самый греческий, самый по-гречески лучший».
18. Ἀμύντας, распространенное греческое имя, у сведущего человека вызывающее героические ассоциации (так звали несколько греческих царей и полководцев).
21. Покрашена в тирийский пурпур // дважды. Пурпурная шерстяная ткань, «одежда царей и полководцев», ценившаяся очень дорого. Настоящий тирийский пурпур не давал такой сочности цвета и не держался так долго, как его более дешевые минеральные аналоги. Поэтому ткань самых дорогих и ценных одежд окрашивалась дважды и трижды, что соответственно сказывалось на цене и престиже.
23. Будто избранник тебя превосходней. Аллюзия на сколии, «разодетые» неподражаемые застольные песни Алкея, которым тем не менее Гораций в одах пытается подражать.
На сайте используется греческий шрифт.